Осень

Я сломался. Хоть все еще считал себя сильным, я сломался. Разлетелся на столько осколков, что собрать это мое существование потребовался бы  очень большой и мощный пылесос.

Семья, уверенность, планы, ежедневники, режим, имидж, воля, талант, путешествия, дорогие подарки, любовь – все рассыпалось. Рядом остались лень, депрессия, алкоголь и «почему?»

«Почему эти звонки в четыре утра?»

«Почему этот страшный стук в дверь?»

«Почему им что-то от меня надо?»

«Почему, ведь я не сделал ничего плохого?»

«Почему я?»

«Почему меня?»

..после «почему» всегда бывают рюмка, две, бутылка. Неделю меня нет.

И снова «почему?» и снова рюмка, две, месяц.

Через пару лет я начал представлять момент собственной смерти, а так как кровь не переношу, боюсь я крови, потому все мысли о повешении. Я прямо чувствовал облегчение, когда вис в своих мечтах на верёвке и переставал дышать.

Но это было ненадолго. Это была не смерть – так думал я – а всего лишь фантазия о смерти.

Останавливали дети. Ненавижу жену – она до сих пор рассказывает им, какой папа хороший. 

Да уж. Папа нашел ржавую железную кровать у мусорных баков в соседнем дворе и спит в ней. Мебель хорошую папа давно пропил.

Ах, эти новые друзья! Гнилой, Серёга Бес, Стык! «Видели б вы меня, друзья, лет пять назад! У меня был «Мазератти». «Да! Скажи ещё вертолет!»  Смеются. Вертолета не было, а вот яхта была. И офис на два этажа в Сити.

«И где это все? Может у тебя ещё и дети есть?»

Хватаюсь за нож. Нож у горла. «Еще раз спросишь об этом, Стык, прирежу!»

Снова рюмка, две, год.

В один из октябрей я решился. Самое время – сыро, холодно, серо, как во мне. Глупо – ходить по рынку и  выбирать веревку. Какая-то хабалка, оценивая мой грязный костюм, спросила: «Вешаться собрался?»

«Это не жизнь. Детей она все равно не даст. Да я и сам не разрешу с собой видеться. Ненавижу ее».

Иду хромаю – старая рана. Иду вешаться в свою зассанную квартиру. Очередной шаг, ямка в тротуаре. Падаю. Тру глаза. Вижу квадратик фотографии. Кто-то потерял. Она упала в грязь, но не намокла и изображение не испачкалось.

Поднимаю ее и вижу нечто невообразимое. Такое красивое, такое простое и такое тёплое, что – клянусь -  забываю о верёвке, о ноге, о детях, о шести годах стыда и унижения. Я сижу в луже и смотрю на фото. 

Короткое чёрное пальто, белое короткое платье, большущий бежевый шарф в клетку, игривая шляпка, из-под которой светлые солнечные кудри. Книга – кажется «Танцующая на гребне волны».

И улыбка.

Она – девушка, девчонка, молодая женщина – подпрыгнула, пританцовывая, кокетливо выставив ножку, как делают танцоры твиста, и улыбалась.

От этой улыбки.. От этой улыбки я ревел. 6 лет я не проронил и слезинки, я считал себя сильным. А тут, глядя на фото, я плакал. Ревел в голос.

18 лет. Может 19. Совсем ещё ребенок. И в ней, в этой смешной девчонке, было  радости, любви, счастья, теплоты столько, что – я знал – хватило бы всему миру. И даже такому, как я, заблеванному бизнесмену, продавшему душу жалости. Она жила, она радовалась жизни. Может она не сталкивалась ещё с бедой, а может наоборот повидала многое. Не знаю.  Но она жила. 

Я сидел и плакал, глядя как танцует молодая женщина на фото. На фоне осенних листьев. Мне было плевать на шики окружающих, я вновь увидел жизнь! Я перевернул карточку и прочитал: «Встрече с тобой я была рада ещё при рождении. Мы родились почти в одно время. Ты старше меня на две недели, но это лишь в один период времени. А так твоя «старость» исчисляется в  веках… Мы дружим. Я чувствую, как я живу, когда ты рядом. Встречи редкие, но довольно долгие… Спасибо за твоё присутствие ежегодно. ОСЕНЬ».

• Спасибо, осень, теперь и от меня. Спасла.